Негромко о важном

Что обычно висит в подъезде на первом этаже в типичной столичной семнадцатиэтажке? Реклама доставки пиццы, телефон провайдера, обещающего «улетный интернет». Портрет местного царька из управы с графиком часов «работы с населением».

У нас вот поверх этого цветного рекламного конфетти повесили на днях некролог на нашу бессменную в течении десяти лет консьержку. Она появилась в подъезде с первыми жильцами, обживавшими серые стены «новостроя». И , честно, мы не знаем, когда она отдыхала, ибо брала Людмила максимальное количество ставок, появлялась в «скворечнике» еще до прихода дворников и уходила, когда с вечерней смены возвращался оператор новостей со второго канала. В выходные в «скворечнике» появлялся сын-студент, но ненадолго. Людмила отпускала его пораньше со словами «молодой он, пусть пойдет подышит свободой», и садилась в бездонное кресло сама, кутаясь в пуховый платок.

А потом в мэрии провели «консьержкину реформу» и строго урезали рабочие часы. Мы были не против сбрасываться на доплату, но какой-то важный дядя с портфелем из высокого кабинета сказал, что «не положено». И нашу Люду, урезав ей зарплату, перевели в соседний подъезд.

И мы по ней скучали.

Потому что за десять лет она стала неотъемлимой частью нашей жизни. Свидетелем наших радостей и горестей. Перед ее глазами вертелась карусель под названием «непростые судьбы пятого подъезда».

На ее глазах мы женились.

Например, наши мамы спорили, стоя перед капотом главной машины из свадебного кортежа, «этично или неэтично» водрузить вместо традиционного пупса в рюшах куклу из секс-шопа, наряженную в пижаму с мишками Тедди. Людмила тогда, стоя на крыльце и зябко кутаясь в свой платок, куря и задумчиво выпуская изо рта кружочки сизого дыма, прокомментировала кратко наше новаторство: «креативненько!». Сходила в «скворечник». Принесла оранжевую ленту, повязала кукле на шею со словами «Теперь это вылитая Айседора Дункан». А ворчащим мамам велела «не третировать молодых».

Бывало, разводились.

Одна дама, которой добрые люди нашептали, что муж ее погуливает и в ее отсутствие водит домой странных женщин, пошла к Людмиле с допросом: «Водит или нет!». «Не видела!» - ответила та. «Я рано овдовела, младшему два года было! Детям без отца тяжело» - рассказала потом в курилке Людмила. Эта мудрая женщина решила, что не будет катализатором чужого развода, даже если и станет свидетелем мужского грехопадения.

А еще она очень радовалась новым маленьким жильцам.

Тем, что орут ночами, страдая от колик, и не дают спать соседям. «Представь, что у тебя пятичасовой приступ язвы, а «альмагеля» нет. И так каждую ночь! Страдают они, эти крошки!» - поясняла она одному холостому одинокому с собачкой, жалующемуся на ночную младенческую серенаду за стеной. И просила «потерпи, родной!». А мамам этих ночных сирен, выходящих на прогулку, держащихся от недосыпа за стеночку, предлагала «пойти поспать часок». А сама предлагала посидеть с коляской: «Просто так, бесплатно, мне ведь все равно, где сидеть! А ты отдохнешь!».

Бывало, что в подъезде и умирали. Вот, уйдя в поход куда-то в Гималаи, разбился насмерть молодой альпинист. Милиционеры пришли «по прописке» - стали узнавать телефоны родных, а они у Людмилы в отдельном списке были. «Давайте, я сама его маме позвоню!» - попросила женщина людей в погонах. – «Я знаю, как о таких вещах надо говорить». Кто-то из жильцов подъезда потом рассказал, что в свое время Людмила потеряла не только мужа, но и одного из взрослых детей. И что она действительно знает, как о таких вещах надо говорить. А еще эта женщина-кремень не пустила потом на порог «трупоедов» из отдела новостей одной бульварной газеты, которым нужен был «всего лишь телефончик мамы погибшего».

Так и жили. Долгих десять лет. Многие, уезжая в отпуск, «на всякий случай», смело оставляли Людмиле ключи. И за десять лет в подъезде не случилось ни одной кражи. Гуляющие во дворе дети, смело забегали «к тете Люде» в каморку, когда хотели в туалет. Консьержка из соседнего подъезда, прозванная за излишнюю строгость «прокурором», отправляла таких гуляк «делать свои дела» домой.

У Людмилы можно было бросить после магазина огромные пакеты и пойти за ребенком в сад или школу. Она, не дожидаясь просьб о помощи, мгновенно подскакивала, видя, как ты прешь тяжелую коляску.

И мало кто догадывался, что все эти десять лет Люда очень тяжело болела. Только сейчас, вспоминая, что она и жарким летом зябко куталась в платок, понимаешь, что что-то было не так.

И вот сейчас безумно грустно. Грустно, что так рано ушел молодой еще человек. Что она, сама тому не отдавая отчета, скрепляла нас, как разные бусинки на одну ниточку. Что отчасти благодаря ей, наша новостройка не превратилась в многоквартирный муравейник, где каждый сам за себя и не знает соседа. Что мы здороваемся в лифте при встрече и не гадим в подъезде. Конечно, есть такие старомосковские дворики, где «рождение справляют и навеки провожают всем двором». Но это, как правило, в пятиэтажках, где огромные тополя и липы целуют ветками покрытые мхом крыши, а в квартирах уже подросло третье поколение. У нас так было в огромном подъезде новостройки. Было, отчасти, благодаря нашей Людмиле. Она ушла. Мы остались. Мы будем ее помнить. Светлая ей память.