Можно ли сегодня любить Андрея Вознесенского

Вознесенский привязал к своему телу стихи. Он первый начал продавать не текст как текст, а текст вместе с образом поэта

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Кто бывал на его концертах, тем знакомо чувство стыда, накрывающее зал. Когда немощный, шепчущий старик со слезящимися глазами вдруг начинал читать пошлятину вроде «Я тебя очень, мы фразу не кончим» и ещё про дырочки в мочках и что-то там ещё. Мне было лет восемнадцать и весь челябинский концерт Андрея Андреевича я просидела, разглядывая носки ботинок.

«Интересно, почему всем стыдно, а ему нет?» - прошептал мне в ухо мой сосед - интеллигентный мальчик, с которым мы вместе пришли приобщиться к прекрасному.

История с Вознесенским и его стихами сродни полупритчи-полулегенды про одного органиста и его Орган. Инструмент старел, у него отказывали клавиши, но дряхлеющий музыкант не позволял модернизировать его. Инструмент стал умирать вместе со своим хранителем, а поскольку хранитель был единственным, кто мог играть на эдакой рухляди, однажды пришло время, когда фраза «я люблю слушать орган» - стала до ужаса неприличной.

Так Вознесенский привязал к своему телу стихи. Он первый начал продавать не текст как текст, а текст вместе с образом поэта. С пиджачками от кутюр, с шарфиками, манерой чтения и голосом. Все это было очень здорово и классно, если бы не одно но. Примотав стихи к себе, он фактически обрёк их на умирание вместе с собой. Популярность уходила по мере того как Вознесенский становился телом. Уходил облик поэта: он толстел, приобретая непоэтически-сальную внешность нижегородского купчика. Его мысли становились толще приземленнее. Ещё хуже становились интервью. Почему он, называвший себя учеником Пастернака, вдруг принимался с удовольствием рассуждать о пиджаках от Кардена и Валентино? Словно не понимал то, что было очевидно его читателю: да в страшном сне не приснится, чтобы Пастернак принялся болтать о том, какой бренд он надел.

Почему он, называвший себя учеником Пастернака, вдруг принимался с удовольствием рассуждать о пиджаках от Кардена и Валентино?

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Потом он одряхлел. И по странному стечению обстоятельств он, ставший голосом эпохи, в итоге лишился голоса, когда эпоха закончилась.

А потом не стало тела. Не стало дряхлого хранителя. Не стало человекокомбайна Вознесенского.

И что в итоге.

А в итоге ты приходишь домой, достаёшь сборник и читаешь. Например, «Юнону и Авось». Или «Скульптора свечей». Ты слушаешь его «Не исчезай» на музыку Таривердиева. Или даже открываешь почти предсмертное:

благодарю за ширь обзора

за Озу, прозу и в конце

за вертикальные озёра

на непокрашенном лице.

И снова любишь и восхищашься и понимаешь, что одно только «непокрашенное» лицо дороже и ценнее всей этой архитектуры форм и вычурных рифм ради рифмы.

И конечно, говорить «я люблю Вознесенского» - не стыдно. И говорить «я люблю органную музыку» - не стыдно. Человек уходит. А Поэзия и Музыка - если только они и правда были - останутся.

Теперь уже навсегда.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Восемь загадочных фактов из жизни Вознесенского

В жизни Андрея Вознесенского было много странных совпадений, похожих на знаменитые «вознесенские» рифмы.

1. Поэт считал себя преданным учеником Бориса Пастернака. Четырнадцатилетним подростком, Вознесенский прислал Пастернаку тетрадочку со своими поэтическими опытами и поэт позвонил, и пригласил в гости. Так началась дружба. До конца жизни Вознесенский боготворил своего учителя. И умер – спустя пятьдесят лет и один день после Пастернака (подробности)